В-общем, начинаю выкладывать фик. По частям. Мой перевод, после первой правки, надеюсь, не последней. До сих пор страшно от объема, но оно того стоит, я так считаю.



Ожидаю от вас, дорогие ПЧ, любых тапков по поводу того, что вам не понравится.



Название: Маятник выбора

Автор: Rushlight

Саммари: Гарри находится в оккупированном и разрушенном Хогвартсе. В живых остался только он и Дамблдор, но их дни сочтены. Тогда Дамблдор предлагает Гарри способ спастись – пуститься в бесконечное путешествие по альтернативным вселенным…



читать дальше

Комментарии автора: Прежде всего – много огромных благодарностей моей восхитительной команде бет – Dementor Delta, YeungMaiSu, and Dark Rhiannon.

Идея фика заимствована из произведения (точнее, замечательных воспоминаний о нем) Terri Hamill Riding the Wheel of If. Те, кто с ним знаком, узнает идею как происходящее в одной части действо, когда Оби-Ван путешествует сквозь множество альтернативных реальностей и ищет Кви-Гон, который он мог бы назвать домом. Идея этого произведения в свою очередь заимствована из душераздирающего вызова Amanuensis «написать это по-другому» в рассказе One Piece of Parchment.

В этом фике присутствуют dark, юмор, и, в конечном счете, будет столько пейрингов, сколько вы в жизни не сможете представить. Рейтинги колеблются между эпизодами от G до NC-17. Как всегда, любым комментариям, одобрениям, критике и т.п. буду искренне рада.

Будущее – не результат правильного выбора пути среди бесчисленных путей, предложенных настоящим, а созданное нами место, созданное, прежде всего, внутри нас, а затем претворенное в жизнь. Будущее – не то, куда мы идем, а то, что мы создаем. Мы не ищем свой путь, а создаем его, и изменение его – одновременно и дорога, и конечный пункт назначения.



Джон Шаар, футурист.

Эпизод 1: Начало.



Гарри вступил на остатки балкона и выглянул наружу из разрушенных воспоминаний о месте, которое когда-то было его домом.



Хогвартс. Были времена, когда это название ассоциировалось с силой, волшебной тайной, шепотом, обещающим секреты, которым еще суждено родиться. Гарри стиснул ладонями поручни балкона, поджав губы в улыбке, которая могла бы показаться со стороны гримасой, если бы кто-нибудь мог ее увидеть. Сейчас былое величие пало. Ему понадобилось много времени, чтобы понять – не все загадки должны быть разгаданы, и не все тайны – как бы ему этого не хотелось – могут быть вынесены на свет.



Когда он закрыл глаза, он все еще мог видеть замок, который предстал перед ним в ту первую ночь, на переправе через озеро с остальными первогодками в маленькой лодке Хагрида. Перед его мысленным взором он возвышался, как чудо, сверкая светящимися окошками, отражающимися в черной воде озера, словно разбросанные кем-то звезды. В каком-то смысле, это зрелище он всегда хранил в своей памяти как воспоминание о доме.



Но все, что это было – лишь воспоминание. Оно уже не было реальным, и, если быть честным, были дни, когда он сомневался, было ли оно на самом деле. Открыв глаза, он посмотрел за развороченные холмы, задерживая взгляд на маслянисто-желтой взвеси над землей - остаткок проклятия. Она висела в воздухе над местом, которое когда-то было площадкой для квиддича. Разрушенные теплицы чернели шрамами как разверстые раны в земле, и со своего балкона Гарри видел их зазубренные окна с выбитыми стеклами, торчащими из золы, словно сломанные кости.



Там умерла профессор Макгонагл, в попытке провести группу студентов назад в замок из рейда на кухни. Всего несколько комнат оставалось пройти, чтобы оказаться в безопасности от Упивающихся, но, видя, что их товарищи падают от голода, она поторопила старших студентов – в основном, гриффиндорцев и слизеринцев – покинуть их с трудом завоеванное убежище. Их план был таков: под покровом темноты незаметно проскользнуть в кухни и принести еды для всех.



Но они не вернулись.



Даже сейчас Гарри мог слышать их крики, когда закрывал глаза на ночь, пытаясь заснуть. Иногда он недоумевал, каким образом Упивающиеся узнали об их плане, и думал, что тогда – и во всем другом вообще – удача была не на их стороне.



Как в случае с Гермионой, когда она пыталась обменять себя на профессора Люпина, которого схватили еще в начале битвы. Его было легко схватить – он пытался защитить младших детей. Упивающиеся пытали его каждую ночь, прямо под гарриным окном, полагаясь на его регенеративные способности как оборотня, чтобы восстановиться достаточно для представления следующей ночью. «Дайте нам Мальчика-Который-Выжил», говорили УпСы, дразня и смеясь сквозь крики Ремуса. «Дайте нам Гарри Поттера, и мы отпустим оборотня».



Гарри порывался уйти, умоляя своих друзей отпустить его, но они сдержали его, удержав в тылу, сказав много бессмысленных фраз, вроде «Ты нужен нам, Гарри», и «Они все равно не отпустят его, Гарри», и «Мы не можем допустить, чтобы они забрали тебя тоже». Пока, наконец, они не осознали свою ошибку – было глупым фокусироваться только на нем, когда одной ночью Гермиона – всегда готовая пожертвовать собственным благополучием в пользу других – прокралась наружу, чтобы отдать себя Упивающимся. В надежде, что ее статус гарриного друга убедит их отпустить Ремуса.



Ее хватило ненадолго - на следующую ночь ее не стало.



Гарри иногда ненавидел ее за это. За то, что она бросила его, за то, что принесла жертву, которую хотел принести он, и за то, что заставила его остаться в тылу. Но в другое время он обожал ее – обожал и боготворил, и ему казалось, что он не сможет жить дальше без нее – и в такие моменты он плакал, и плакал, и говорил себе, что теперь ему абсолютно нет никакого дела до того, что происходит в мире, даже если знал, что насамом деле это не так. Она была его совестью, его другом, его семьей такое долгое время, и он до сих пор чувствовал непомерную тяжесть на сердце, когда осознавал, что ему придется жить без нее всю жизнь на этом свете.



Смерть Рона была намного легче. После смерти Гермионы он изменился – стал холоднее, тверже, так, что иногда напоминал Гарри его брата Перси. Он ни разу не улыбнулся, ни разу вплоть до конца. Вообще-то, моментами Гарри было очень трудно соотнести этого сурового, неулыбчивого незнакомца с другом, которого он встретил в Хогвартс-экспрессе в начале первого учебного года, другом, который поддерживал его и смеялся с ним, и взрослел с ним все эти шесть лет. Какая-то часть его умерла вместе с Гермионой – та часть, что делала его Роном – и ждала оставшуюся часть, чтобы воссоединиться. Поэтому это вовсе не казалось потерей друга, когда неизбежное случилось, приняв форму простой Авадой Кедавры, произнесенной самолично Люциусом Малфоем.



Рон был один из счастливчиков.



Один за другим, все, кого Гарри когда-либо знал и кто имел для него значение, погибли, подставляясь вместо него во имя войны против Вольдеморта. Он до сих пор мог видеть их, блуждая по коридорам замка, мог слышать их голоса, шепчущие в темных углах, недоступные взгляду, но, тем не менее, остающиеся с ним навсегда. Напоминая о том, что он потерял. Может, это была его совесть, пытающая его памятью о тех, чью смерть он допустил, потому что это не могло быть ничто иное. Когда разрушительное безумие Вольдеморта сосредоточилось на замке Хогвартса, даже привидения бежали в панике.



Только воспоминания сейчас гуляли по Хогвартсу.



«И что тогда здесь делаю я?»



– Вид не так хорош, как был когда-то, не так ли?



На мгновение Гарри поверил, что голос ему просто показался. Потом он повернулся, чтобы увидеть Альбуса Дамблдора, стоящего в обрамлении дверного проема.



– Да, – сказал Гарри тихо.



Альбус слегка улыбнулся. Было довольно странным, что он, кажется, совсем не изменился с того момента, как Гарри впервые увидел его. Ну, может, немного убавилось блеска в глазах, но нужно учесть, что сейчас во всем вокруг поубавилось блеска. Но его робы все еще были нелепо яркими, как всегда, расшитые малиновыми и золотыми лоскутками, а еще темно-бордовыми, похожими на пролитую кровь.



– Я собираюсь чаевничать, – сказал Альбус, протягивая руку вперед. – Ты не присоединишься ко мне, Гарри?



Гарри помедлил, придавая вопросу намного большее значение, чем в любое время прежде в своей жизни. Наконец он кивнул, проведя тыльной стороной ладони по губам с неприятной гримасой, когда прошел в открытую дверь. Воздух теперь все время пах пеплом.



Рука Альбуса легла ему на плечо и оставалась там, когда они проходили через залы, как будто он изголодался по общению с другим человеком, и вдруг вспомнил, что Гарри еще существует. Сколько времени прошло с начала осады? Сколько времени прошло с тех пор, как он остался один с одним-единственным живым человеком, заперт внутри этой тюрьмы? Его немного тревожил тот факт, что он не помнил точно.



Иногда он волновался, что может сойти с ума. В другое время ему было настолько наплевать, что такой вариант развития событий он находил привлекательным. Мысленно он вернулся в те последние дни, когда один за другим его товарищи погибали под проклятьями Вольдеморта, становясь мишенями в своих постелях, в коридорах, погребенные под рухнувшими стенами. Один за другим они умерли впереди него, некоторые действительно ужасным способом, пока, наконец, не остались он и Дамблдор. Сначала это его интересовало, но на самом деле загадки в том, почему они спаслись, не было.



Вольдеморт хотел разобраться с ними отдельно.



Гарри сосредоточился на легком шелесте мантии Альбуса позади него, на сучковатой, но все еще сильной руке на своем плече, ободрявшей его постоянным напоминанием о том, что он не один. Обувь Альбуса не производила никакого шума, когда он шел, что беспокоило с одной стороны, но сейчас было приятным и родным. Словно привидения, они неслышно скитались по трупу того, что раньше было живым, полным энергии местом.



«Мы действительно привидения сейчас».



Гарри не мог заставить себя не думать. «Только наоборот. Вместо того, чтобы быть душами без тел, мы тела без душ…»



– Лимонную дольку? – спросил Альбус, как только они пришли в кабинет наверху спиральной лестницы. Вопрос заставил Гарри вздрогнуть, вспоминая лучшие дни.



Он не любил вспоминать.



– Нет, спасибо, – он заставил себя ответить вежливо и опустился в одно из оставшихся в комнате кресел. Его взгляд метнулся к жердочке, где когда-то сидел Фоукс, поваленной и почти похороненной под грудой пепла и мусора. Еще один пострадавший в войне, которая почти подошла к концу.



Альбус сел в большое кресло за столом и налил обоим по чашке чая из чайника, выглядевшего довольно хрупким на вид, который он, очевидно, принес из кухонь, теперь уже не осажденных. Гарри посмотрел вокруг, отмечая разбитые полки шкафов, перевернутые столы и разломанные стулья, лохмотья – остатки картин, когда-то висевших на стенах. Ни одной целой вещи, ни одной частички бывшей красоты. Упивающиеся Смертью изрядно повеселились, разрушая кабинет директора.



– Вольдеморт ожидает, что мы сдадимся сегодня вечером, что легко предсказуемо, – сказал Альбус, рассеянно играя с отколотым краем стола напротив него. В отличие от Гарри, он упорно отводил глаза от разрушения вокруг них. Он подвинул чашку и блюдце через весь стол к Гарри, – Пей, мой мальчик.



Гарри на мгновение подумал, что в чай может быть подлит яд, что могло бы быть самым гуманным способом избавить их от того, что должно было случиться. Эта мысль развеселила его. Дотянувшись до чашки, он тряхнул головой и сделал большой глоток.



Альбус глотнул из своей чашки, проницательно глядя на него поверх чашки.



– Ты, может быть, удивляешься, почему Вольдеморт убрал своих Упивающихся за пределы Хогвартса.



Гарри кивнул, чувствуя, как внутри него зашевелилось любопытство. Ему действительно было интересно это. Он подался вперед в своем кресле.



– Почему? Я думаю, потому что он выиграл. Мы единственные, кто остался. Ты не можешь предполагать, что он боится нас, – в его голосе звучала горечь.



Альбус сделал еще один долгий глоток.



– Я верю, что так и есть, – сказал он, и после недолгой паузы продолжил. – Это не общеизвестная информация... но как директор этой школы я обладаю некоторыми возможностями… некоторой ответственностью, если ты позволишь.



Комментарий заставил Гарри почувствовать странное беспричинное веселье. Он не думал о Альбусе как директоре уже какое-то время. Так же как о Хогвартсе как о школе.



– Например, я могу произнести заклинание, которое может, если я нахожусь в этот момент на территории Хогвартса, полностью уничтожить эту школу, эти земли, и все, что находится на них. Заклинание предназначено для того, чтобы магия замка не попала в руки врагов.



Мгновение понадобилось Гарри, чтобы смысл слов дошел до него.



– Так вот почему он убрал своих Упивающихся. Он подумал, что теперь, когда мы знаем, что проиграли, ты сделаешь это. Просто взорвешь все к чертям.



Глаза Альбуса были серьезные больше, чем когда-либо раньше на гарриной памяти.



– Если бы ты не был здесь, я бы сделал это. Без малейшего промедления.



Гарри криво улыбнулся.



– Неужели ты думаешь, что я огорчился бы, если бы ты так и сделал?



– Не огорчился бы, Гарри, – голос Альбуса был полон печали.



Поставив свою чашку, он засунул руку за пазуху и достал круглый золотой амулет на массивной золотой цепочке. Подняв голову, он снял его с шеи, стараясь не запутать в бороде, и вяло поиграл с цепью, взвешивая медальон на ладони.



– Что это? – спросил Гарри, когда понял, что продолжения разговора не будет.



Альбус посмотрел на него.



– Что? Ах, это… своего рода спасение, я полагаю. Артефакт редкой силы. Я хранил его последние восемьдесят девять лет.



– Ты когда-нибудь использовал его? – в нем снова шевельнулось любопытство, что было приятным изменением в состоянии непрекращающейся депрессии с момента начала осады. – Что он делает?



– Нет. Я никогда не использовал его, – Альбус провел пальцем по медальону в последний раз, прежде чем передать его Гарри, сложив вместе с цепью в его протянутую ладонь. – Он твой теперь. Может, он принесет тебе какую-нибудь пользу.



Нахмурившись, Гарри посмотрел на предмет в своей руке, на едва видные углубления, словно выгравированные на его поверхности. Слова? На каком языке? Удерживая цепь за конец, он дал медальону выпасть из его руки, закачавшись, как маятник, и сверкая золотой поверхностью.



– Есть кое-что, что ты должен понять о времени, – начал Альбус, с внезапной серьезностью. – Оно не линейное, как привыкли думать большинство людей. Вместо этого оно простирается как ветки дерева, разветвляясь многочисленными отростками. С каждым принятым решением образуется еще одно ответвление, с каждым выбором – новая развилка. Что означает, соответственно, что есть другая ветка, где мы сделали другой выбор, пошли по другому пути. Ты понимаешь меня, Гарри?



Гарри не сводил взгляда со сверкающего золотого диска. Несмотря на то, что он потерял ко всему интерес, игра света на золоте завораживала.



– Вы говорите об альтернативных реальностях.



– Верно, – голос его звучал удовлетворенно. – Каждый наш выбор – пусть даже совсем незначительный – имеет самое значительное влияние на путь, который нас ждет в этой жизни. И, да, не только на наш путь – но и всех вокруг нас. Ты просыпаешься с утра и решаешь, какие ботинки тебе одеть, красные или голубые. Как пройти в класс – через этот зал или другой на пути в класс. Поступать учиться в Хогвартс или нет…



Гарри сморщил лоб.



– То есть, ты утверждаешь, что где-то я поступал по-другому в своей жизни. И не только я, но и другие, и поэтому их мир оказывается совсем другим.



Это была действительно хорошая идея. Другой мир, другой Хогвартс… другой Гарри. Звучало так же необычно, как когда Гарри впервые узнал о существовании магии от Хагрида. Как ребенок, он все еще хотел поверить в магию…



Альбус толкнул медальон пальцем и заставил его раскачиваться снова.



– С каждым нашим поступком, – сказал он, – мы колеблемся между вариантами. Может да, может нет, да или нет, да, нет, пока… Не принимаем решение. И жизнь продолжается. Но если бы мы решили по-другому, жизнь продолжалась бы не точно так же, а иначе.



Гарри почувствовал, что его губы сложились во что-то, что даже не было ухмылкой.



– То бишь мое решение почистить зубы или нет когда я был ребенком будет иметь решающее воздействие на течение всей вселенной?



Альбус криво улыбнулся.



– Разумеется, какие-то решения будут воздействовать на мир в большей или меньшей степени. А некоторые вообще ничего не изменят. Но кто скажет, какие из них какие? Я много прожил, Гарри, многое сделал и видел, но я не могу предсказывать будущее.



– Но мадам Трелони… – Гарри тяжело сглотнул, когда вспомнил день самоубийства профессора предсказаний, которая проводила все дни в своей башне, в окружении удушающих благовоний. Даже сейчас он думал о том, что она могла бы увидеть некоторые знаки, намекающие на то, что их ждет впереди, но выбрала ранний конец своих мучений.



– Ясновидящие имеют возможность видеть, куда тот или иной выбор может привести нас. Но даже они не могут предвидеть все концы. Будущее все время в движении, все время меняется. Выбор определяет нашу жизнь, наш мир, нас самих. И кое-где есть место, где мы поступили по-другому.



Только сейчас Гарри начал понимать важность того, что Альбус говорил ему. Его рука сильнее вцепилась в край стола перед ним.



– То есть, это значит, что где-то – каким-то образом – может быть место, где все случилось не так? Где Вольдеморт не выиграл, где… – он не смог закончить предложение, думая о друзьях и товарищах, которых он потерял.



Альбус кивнул.



– Это возможно.



– А этот медальон…



– Это ключ. Все верно.



Гарри долгое время хранил молчание, смотря на качающийся медальон. Ничего сейчас не имело для него значения. Наконец он сказал:



– Ты хочешь, чтобы я использовал его.



– Да.



И это не было странным, на самом деле, после всего, о чем его просили в жизни. Спасение, Альбус сказал.



– Как он работает?



– Я не знаю точно, – Альбус потянулся и осторожно застегнул цепочку на гарриной шее. – Я очень долгое время потратил на изучение его свойств, но мое время было ограничено. Если сильно упростить термины, то оно содержит магию второго шанса.



– Второго шанса, – Гарри пожалел, что спал так мало последние несколько месяцев. Его способность мыслить существенно ухудшилась. – Я не понимаю.



Альбус улыбнулся на это, и впервые за много месяцев знакомые искорки сверкнули в его глазах.



– Ты поймешь. Только пообещай мне что, что бы ни случилось, ты сделаешь все возможное, чтобы найти свое счастье. Мне станет гораздо легче, если я буду знать, что где-то ты счастлив.



Гарри почувствовал, что против его воли дернулся вверх уголок его рта. К тому же его это страшно забавляло.



– Если ты сказал мне правду, так и будет.



– Я сказал правду. Также, мне будет легче прожить то, что мне осталось, зная, что тебе, Гарри Поттер, который уникален как личность среди всех других Гарри Поттеров на свете, удастся найти место, которое ты сможешь назвать своим домом.



Слова не имели смысла для Гарри. Но Альбус, казалось, ждал какого-то ответа от него, поэтому он сказал:



– Я обещаю, – он снова чувствовал усталость. Тяжесть. Истощение от стольких страхов, свалившихся на него без надежды на освобождение.



С любопытным чувством отрешенности он наблюдал за тем, как Альбус встает и подходит к нему.



– Прощай, мой дорогой мальчик, – голос Альбуса был полон эмоций, которые Гарри не мог расшифровать. Он убрал упавшую на лоб Гарри прядь, ненадолго задержавшись на шраме. – Я молюсь о том, что ты найдешь хотя бы покой.



Гарри открыл рот, чтобы спросить его про эту странную фразу, но в этот момент Альбус взял его за руку и сомкнул его пальцы вокруг медальона на его шее. Он был тяжелый и теплый, как живое существо, и он непроизвольно попытался разжать ладонь. Рука Альбуса сомкнулась крепче вокруг его руки, чтобы воспрепятствовать этому.



Гарри почувствовал возрастающее напряжение.



– Альбус, я…



Другая рука Альбуса легла на его макушку, прерывая все возможные возражения. Мягким голосом он прошептал:



– Айетас Итерум.



Слова, казалось, расширились до размеров комнаты, замка, мира. Гарри крепко зажмурился, внезапно почувствовав тошноту, потому что кресло под ним как будто взбрыкнулось и поднялось. Его выворачивало наизнанку, и он падал, безмолвно крича, в бездну, которая казалась более материальной, чем комната вокруг него.



И весь мир провалился в темноту.